Найо Марш - Зеленоглазое чудовище [ Венок для Риверы. Зеленоглазое чудовище]

— И еще одно, мистер Джордан. Вы сказали, что врач вашей жены предупредил, что она не сможет рожать детей, если не сделать трудную и очень опасную операцию.

— Да, так.

— Я полагаю, вы знаете имя врача.

— Да, это врач моей матери, доктор Мортимер Вилльямс.

— Вам приходилось сопровождать вашу жену, когда она ходила на консультацию к доктору Вилльямсу?

— Нет.

— Но у вас есть номер его телефона?

— Я могу найти его.

Эндрю пошел в спальню и нашел номер в телефонной книжке Маурин. Он вернулся к лейтенанту Муни, и тот записал номер.

— Вы не против, мистер Джордан, если я воспользуюсь вашим телефоном?

— Пожалуйста.

Телефон был в гостиной, но лейтенант Муни, тяжело поднявшись, отправился в спальню и закрыл за собой дверь. Эндрю подумал о драгоценностях в ящике комода, и ему показалось совершенным безрассудством то, что он не выкинул их, как кольца, в канализацию. Он принялся расхаживать взад и вперед по комнате. Маурин присутствовала всюду, выпархивая незаметно из кухни, скользила к нему через гостиную. Она была убита вымогателем, убита в трогательной попытке скрыть от него правду, которая, при их воскресшей любви, могла бы быть так легко забыта. И вот он вместо того, чтобы помогать полиции призвать убийцу к ответу, лжет, заботясь о своей шкуре и Неда… Внезапно все, что он делал, показалось ему недостойным. К черту последствия. Он должен рассказать лейтенанту. Он…

Лейтенант Муни вышел из спальни. Двигаясь даже еще более медленно, чем прежде, он неуклюже пересек комнату. Когда он подошел к Эндрю, то остановился прямо перед ним.

— Ну, мистер Джордан, похоже, вам стоит опять собраться с силами. Доктор Вилльямс говорит, что ваша жена была его пациенткой, да, но не было ничего такого, что бы помешало ей иметь ребенка, он утверждает — не было нужды в операции, совершенно.

Он вяло моргнул. Это было сонное, вялое моргание коровы, которая стоит под кленом, жуя жвачку.

— Я знал это раньше, — сказал лейтенант. — Я узнал это, когда патологоанатом позвонил мне из лаборатории сегодня утром. Он сделал вскрытие и хотел мне сообщить, что ваша жена была два месяца как беременна.

Лейтенант Муни снова уселся, не отрывая при этом глаз от лица Эндрю. В первую секунду Эндрю был слишком ошеломлен, чтобы здраво мыслить или чувствовать что-то связное.

Потом снова раздался голос лейтенанта:

— Вы не знали, что ваша жена была беременна, мистер Джордан?

— Не знал.

— Странно, не так ли? Сначала притворяется, что не может иметь детей, а затем два месяца как беременна?

Было дико, казалось, будто время перестало быть непрерывным, какие-то фрагменты из прошлого постоянно наплывали на настоящее. Эндрю казалось, что вот он стоит против лейтенанта, и тут же — что он лежит снова в кровати с женой…

«…Это моя ошибка, милый, — я такая легкомысленная, ношусь повсюду все время по этим местам. Но с тех пор как нам стало известно, что мы не можем иметь ребенка… Это так. Ты ведь знаешь?

— Я не знал, что ты страдала от этого.

— Страдала? О, милый…

— Может ты сходишь еще раз к доктору Вилльямсу?

— Я была у него два месяца назад, просто тебе не говорила. Я хотела выкинуть все это из головы.

— Тогда почему бы нам не взять чужого ребенка?

— Ах, милый, потом когда-нибудь. Но не сразу, не сейчас…»

Из настоящего вторгся бесстрастный голос лейтенанта Муни:

— Вы уверены, что ваша жена говорила вам, что не может иметь ребенка, мистер Джордан?

— Разумеется, уверен.

— Она обманывала вас насчет доктора Вилльямса; у нее было два месяца беременности, и она не сказала вам. У вас есть какое-нибудь объяснение этому?

С болью еще более неистовой, чем он испытывал до сих пор, правда дошла до Эндрю. Это точно была правда, это должно было быть правдой. Маурин приехала в Нью-Йорк, ненавидя Тэтчеров и весь мир, который разрушил то, что ей казалось большим романом с «сыном магната из Пасадены». Маурин вообразила себя окончательно разочарованной и циничной и жадно стремилась отомстить обществу за то, что оно сделало с ней. Найти подходящего человека, выйти за него замуж, пусть он содержит ее. Выйти замуж за Эндрю Джордана. Почему бы и нет? Выйти замуж за Эндрю Джордана, но не любить его и, кроме всего прочего, обмануть, будто нельзя иметь ребенка. Соврать насчет доктора Вилльямса. Разве не было такого? Маурин в девятнадцать думала, что могла бы быть тем, чем она никогда не могла бы стать, потому что, как сказала миссис Тэтчер, она была «хорошей девушкой, у которой было много любви, чтобы отдать ее…»?

Голубые глаза лейтенанта по-прежнему упорно смотрели на Эндрю. Эндрю совершенно отчетливо осознавал опасность, которую тот представлял для него. Но в этот момент он мог думать лишь о картине, которую придумал для своей жены. Маурин, оставаясь «реалисткой», постепенно открывает для себя, что ее планы не срабатывают, что ее муж — это человеческое существо, что он любит ее и что любовь может порождать любовь. Перемена? А после перемены возник кто-то из прошлого, кто знал о постыдных мотивах ее замужества, о которых она теперь так горько сожалела; тот человек преследовал ее, превратил ее жизнь в кошмарную ложь. И потом, будто этого было не достаточно для нее, возникло другое, что доставляло ей невыносимые страдания. Она забеременела, и ей хотелось этого ребенка, но как ей было набраться смелости и объяснить мужу, что она пыталась быть чудовищем, но у нее не получилось?

Не сейчас… потом. В тот момент, у него в объятиях, она, видно, почти нашла в себе смелость открыться. И она открылась бы, возможно, уже на следующий день… если бы осталась жива.

Все исковеркано; слепая ярость закипела в нем, и появилось чувство непоправимой утраты, ведь смерть Маурин лишила его не только любящей жены, но еще и ребенка. Его ребенка, которого он жаждал больше всего на свете!

Смутно Эндрю снова начал осознавать настоящее и лейтенанта рядом. Как долго он простоял здесь, не проронив ни слова? Он не имел представления. Он лишь видел, что лейтенант Муни продолжал сидеть перед ним, рассматривая его голубыми немигающими глазами, настолько же бесстрастный, как неживой предмет.

Зазвучал голос лейтенанта:

— Ну, мистер Джордан, я жду. Придумали какое-нибудь объяснение тому, почему ваша жена скрывала от вас, что она беременна?

Рассказать ему? Что? Что Маурин вышла за него замуж, презирая его, обманывая его, а потом, благодаря его «великой» любви к ней, переменилась и взрастила свою собственную любовь к нему? Рассказать, что ребенок, которого она носила, был его и что у нее не было мужества признаться? Какое-то время он анализировал, чему из того, во что верил он сам, поверили бы другие. Кто, кроме него самого, поверил бы в это? Нет? Эндрю представил, как брат грубо произносит: «Беременная? После того как наврала о докторе Вилльямсе? Кто был ее любовником? Боже мой, мерзкая потаскуха». Даже Нед не поверит.

И уж конечно, не лейтенант Муни.

Эндрю думал о лжи, отговорках, полуправдах, при помощи которых он отбрыкивался от вопросов лейтенанта, и еще смутно, потому что по-прежнему большая часть его внимания была сконцентрирована на Маурин, но уже чувствовал, как потихоньку запутывается в сетях.

— Я знаю, что это прозвучит странно, — сказал он. — Если бы я только мог сделать это мнение странным, я бы сделал. Но все, что мне известно, это то, что моя жена говорила, что не может иметь детей, и я не имел представления, что она была беременна.

— И вы ничего не придумали, как объяснить это?

— Ничего.

Блеск торжества вновь заиграл в глазах лейтенанта.

— Как вам кажется, могло быть такое, мистер Джордан, что ваша жена относилась к разряду тех невротических женщин, которые боятся иметь детей? Может, поэтому она лгала вам? А потом, когда она узнала, что беременна, она скрыла от вас это, потому что намеревалась избавиться от ребенка. Такое вот объяснение. Оно вам нравится?

Изнеможение навалилось на Эндрю. Он сел на ручку кресла.

— Я не знаю.

— Теперь насчет двух выстрелов. Она могла испугаться из-за ребенка, но не до такой же степени, чтобы убить себя. Такого не могло быть, правда? Кто-то другой убил вашу жену. — Лейтенант заглянул в кожаный блокнот и перелистнул страницу. — Кстати, мистер Джордан, я разговаривал с вашей секретаршей в офисе. Она сказала мне, что вы отпустили ее в пять, и сказала, что вы остались доделать какую-то работу. Может, вы остались, а может, и нет, но в любом случае от вашего офиса двадцать минут до дома самой неспешной ходьбы, и, кроме того, патологоанатом установил время убийства — между четырьмя тридцатью и шестью.

Он захлопнул блокнот и поднялся. Потом застегнул пуговицы пальто. Оно было слишком тесным для него. Должно быть, подумал Эндрю, он прибавил в весе с тех пор, как купил его.